Илья Ильф и Евгений Петров. Дилогия Остапа Бендера

Человек в белой капитанской фуражке медленно приоткрыл дверь. В его глазах цвета хамелеона попеременно отразились шкаф, телевизор, большой диван в клетку, письменный стол. Довольная улыбка преобразила серьезное лицо человека, когда он наконец-таки встретился взглядом со мной. 

- Здравствуйте, - сразу же начал он.

- Здрасте, - не понял я.

- Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей, он же Бендер-Задунайский, он же Остап Ибрагимович. Великий комбинатор, концессионер, идейный борец за денежные знаки, сын турецко-подданного.

- Че?.. - напористость нежданного гостя ввела меня в ступор. Рука невольно потянулась вперед и налево, к швейцарскому ножику.

- Не че, а что, - нагловато поправил меня Остап. - Вы глупеете прямо на глазах. Кстати, хотел поинтересоваться, может быть, вы собираетесь меня зарезать? Так знайте - я против. И потом меня уже один раз убивали. Был такой взбалмошный старик, из хорошей семьи, бывший предводитель дворянства...

Рука застыла над продуктом швейцарской промышленности, подумала и решила принять прежнее невозмутимое положение.

- Так вы по какому, собственно, вопросу? - пришлось играть по его правилам. Человек в фуражке умел заговорить зубы.

- По вопросу культурного образования, - деловито произнес Великий комбинатор и с чувством плюхнулся на клетчатый диван. -  Культовых продуктов отечественного книгописательства не знаете, гражданин. Будем исправлять. Согласны?

- Согласен, - немного колебаясь ответил я.

- Да не будьте вы так неспокойны, - рассмеялся сын турецко-подданного. - Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон. К тому же, вы не в церкви, вас не обманут.

Слова Остапа подействовали на меня успокаивающе. Я поудобнее устроился в своем кресле и приготовился слушать.

Бендер начал свою речь хорошо и просто: "Финансовая пропасть - самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь..."

Рассказ идейного борца за денежные знаки вызвал во мне бурю эмоций. Уже через полчаса общения с ним, я понял, что передо мной сидит человек с невообразимо богатым внутренним миром. 
Атлет в штиблетах апельсинового цвета обладал острым умом, развитой интуицией, смекалкой, обаянием, непревзойденным актерским талантом, необычайной хитростью и, как он сам был склонен считать, цинизмом. "Побольше цинизма, - говорил он. - Людям это нравится".

Но каким бы циничным не пытался казаться сын турецко-подданного, он, все же, очень любил людей. Он любил и гиганта мысли, отца русской демократии Кису Воробьянинова, и рыжеволосого здоровяка Балаганова, и добродушного водителя с кондукторскими усами Козлевича, и даже подловатого гусекрада Паниковского. "Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет", - сокрушался Остап. И в этой фразе как нельзя лучше видится мне его безграничная любовь к делу, которым он занимался, и к людям, с которыми он трудился.

Одну за одной, аферист со стажем рассказал мне свои истории. В них было место и человеческой глупости, вызывающей неподдельный смех, и нагоняющему тоску самодурству, с которым каждому приходилось мириться.

Я видел перед собой человека талантливого. В чем-то даже гениального. И от этого становилось еще более странным, что такой одаренный гражданин ведет такую неспокойную кочевую жизнь. Скорее всего, виной тому гипетрофированный романтизм, молодость и нежелание "жить как все". Как бы то ни было, Бендер очень убедительно опровергал им же сказанные слова: "Раз вы живете в советской стране, то и сны у вас должны быть советские".

"Нас никто не любит, если не считать уголовного розыска, который тоже нас не любит", - пожаловался как-то раз Остап. Ирония судьбы заключалась в том, что Великий комбинатор родился не в той стране, в какой ему следовало бы родиться, а если бы он родился в той, то не был бы Великим комбинатором.

Остап все время повторял, что он любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка. Но ему это только чудилось. Оказавшись в один момент миллионером, он понял, что жизнь заметно потеряла в красках. А все потому, что Бендер не был человеком, нацеленным на результат. Он был человеком, нацеленным на процесс. И вообще, вся его история - это один сплошной самодостаточный процесс. А цель - это так, повод, а не причина.

Но жизнь трагична, и в такой непростой ситуации остается только одно – принять ислам и передвигаться на верблюдах. А потом - жениться на внучке ребусника или потерять весь капитал в неравном бою с румынскими пограничниками - это уже как повезет...

- Ну, пока! Пишите письма!.. - Великий концессионер вскочил вдруг с дивана и развязной походкой направился прочь из комнаты.

- Куда? - взметнул я в его сторону руки.

- В одноэтажную Америку.

Бендер загадочно улыбнулся и тихо прикрыл за собой дверь.